– Так откуда вы, говорите, узнали о нашей программе? – доктор скривился и в сидячем поклоне пошарил правой рукой в районе нижнего ящика своего огромного молочного-глянцевого стола. Затем он резко подскочил и забегал по кабинету, собирая в кривую стопку разбросанные повсюду листы бумаги.
– Ну… в смысле? – я тоже занервничал. – Я по направлению. Мне сказали, типа что можно так… Мой психолог. Лера…
– Лера…Лера… – он положил стопку на прозрачную до невидимости полочку и изящно почесал средним пальцем лысину. Вздохнул, высоко понял брови, закрыл глаза, слегка склонил голову набок и мелодично произнес: Я должен вас предупредить, что технология не отработана, мы еще продолжаем исследования, но поставить на поток планируем в ближайшее время. Процедура подготовки займет у нас пару минут. Мы можем провести ее прямо сейчас, для этого вам нужно воспользоваться (пухло поковырявшись в правом кармане, он достал ничем не примечательный небольшой прямоугольничек металлического цвета, больше всего напоминавший флешку). – Вот, приложите сюда…нет, немного вот так, – он показал на висок, а потом поправил мою руку, чуть подвинув флешку выше. – Да, а теперь нажмите на нее… надавите просто. И подержите пока я не скажу.
– Это оно сейчас мои мысли читает? – тупо поинтересовался я.
– Оно, как вы выразились, скачивает и обрабатывает весь ваш опыт, фильтрует, находит триггеры, с которыми надо поработать и выстраивает сценарий для погружения.
– А погрузиться тоже можно сейчас?
– Эээ… – доктор посмотрел на старомодные часы, – в принципе можно. Но я должен вам объяснить, что с вами будет происходить, и как это вообще работает. Что вам… ммм… Лера рассказала?
– Ну она сказала, что мы с моей бывшей женой поменяемся местами. То есть, я буду ей, а она мной. Это довольно стремно.
– Да, все верно. Если именно ваша бывшая жена для вас намагничена таким образом, что вы не можете ее простить, то ей вы и окажетесь. В общем, для вас будет смоделирована реальность, которую вы проживете как бы внутри своего врага. Обидчика. То есть, вы целиком и полностью внутри этой реальности будете ощущать себя им. Ею. Вы сами хотите пройти «Терапию прощением» или это принудительно?
– Не то, чтобы хочу… Просто, чтобы двигаться дальше, мне сказали, что это обязательно.
– А вы сами как считаете, это обязательно?
– Честно, думаю, можно было бы обойтись и без этого. Зачем мне прощать эту тварь? Ну то есть, умом-то я понимаю, что вроде как нужно освободиться, бла-бла-бла… Но я же ее ненавижу и есть за что. Если бы вы только знали, чего я с ней натерпелся. Дрянь, каких поискать. Я и не любил ее никогда, по залету меня захомутала и пять лет жизни сожрала. Пусть мне теперь вернет эти пять лет! – Я почувствовал, что завожусь. Впрочем, не особенно. – А что, если я не хочу, то можно не проходить?
– Конечно, можно. Я вообще не уверен…говорю же, методика экспериментальная.
– То есть, может и не получится в итоге простить?
– Да, решение все равно принимаете вы. Так что будет все, как вы захотите, – доктор криво улыбнулся, и в этот момент мне даже показалось, что его лицо начало съезжать куда-то влево. Он интенсивно потер усталые щеки ладонями и посмотрел на меня покрасневшими глазами. – Только думайте, пожалуйста, быстрее, у нас слет через полчаса.
– А это так мало времени займет? – я оживился.
– Да дольше датчики закреплять и снимать.
– Ух… ну раз я уже пришел, давайте, – часть меня приняла это решение, как только я вошел, но какая-то другая часть как бы смущалась и для приличия ломалась.
– Хорошо, – доктор клацнул в центре пустого стола невидимое нечто и над ними (невидимым нечто, столом и доктором) распахнулся виртуальный сенсорный монитор. Я такой, только чуть меньше, видел как раз у Леры. – Давайте, – сказал он и протянул ко мне раскрытую ладонь. Я вспомнил, что все еще держу у виска «флешку». Доктор взял ее и положил в основание растущего монитора, на экране моментально в несколько столбиков побежали зеленые цифры – с бешеной скоростью и в диком количестве.
– Ложитесь, – скомандовал доктор и кивнул на стену за моей спиной. Я обернулся – из стены плавно и величественно выпадала белоснежная койка с аркой, примерно, как для МРТ, хотя мне никогда не делали МРТ, ну, короче, с такой фигней над головой, чтобы словить приступ клаустрофобии. Я скинул шлепки и лег. Док подошел ко мне с гирляндой оранжевых присосок и датчиков и принялся распределять их по всему моему телу. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что у него вся шея в мелких порезах. Пока я медитировал, рассматривая их размер и форму, он умудрился залезть мне под майку и уютно копошился под мышкой.
– Может майку снять? – Я резко приподнялся и хряснулся лбом об арку. Она была холодная, как мрамор, и даже не покачнулась.
– Тихо-тихо, лежи. Я бы сказал, если нужно. Очки вот можешь снять, они тебе не нужны. Но можешь и оставить.
– Ну ладно, – пробормотал я, трогая ушибленное место. Пока было не очень понятно, вспухнет ли там шишак, но болело нехило. Я снял очки и отдал доку, он по-свойски засунул их себе в нагрудный карман халата.
В комнате запахло озоном и водой, где-то загавкала собака, проехала машина. Звуки стали разноцветно сливаться, я почувствовал, что меня укачивает, как на корабле. Слева показалась резная тень от пальмы. Почему здесь пальма, странно… Меня штормило.
Я закрыл глаза и открыла их у нас в квартире на Кузьминках. С трудом вспомнила, что было вчера, нашарила электронные часы на тумбочке рядом с кроватью, потянула их к себе вместе с черным неприятным проводом. 14:21. Голова болела, во рту отдавало чем-то омерзительным – не знаю чем даже, потому что ничего подобного я в своей жизни не ела. Я аккуратно приподнялась и медленно села, спустив ноги на грязный пол. И в ту же секунду кинулась в туалет, но не добежала и наблевала в коридоре.
Согнувшись пополам, я дотащилась до кухни и одним махом выпила стакан с чем-то прозрачным. Это оказалось выдохшееся ситро. Да. Напрасно я это сделала. Но на этот раз я успела добежать, задорно перепрыгнув свое первое фиаско.
Домывая полы, я размышляла о том, что мама Вани меня не очень любит, и что я за него не хочу замуж уже поэтому. Неприятно будет со свекровью все время быть в контрах. Да и вообще, Ваня – это не мое кино. Как-то мы так случайно замутили с ним, надо завязывать с этим. Я перезапахнула халатик, перехватила швабру и снова почувствовала, что к горлу подступает тошнота. Вчера мы допоздна праздновали окончание сессии (у меня хвост по микре, но неважно). Все напились, я тоже выпила чуть больше, чем положенные две ложки сухого красного. Удивительно, что это так сказалось. Интересно, где Ваня.
Раздался звонок.
Я сняла трубку и села рядом с телефоном на пол.
– Алло, – пол был еще влажный, и от этого меня тоже замутило.
– Машенция, – у Леры был заговорщицкий тон, – ты где ваще?
– Дома, – я осторожно переждала подкатившую волну, – а где я должна быть?
– Ты смеешься? – гаркнула Лера. – Мы тебя все ждем в «Высоте». Кино, помнишь?
– О боже! – я вспомнила, мы в самом деле планировали поход в кино. Сеанс – 14:30. Я посмотрела на часы в коридоре. Было 14:40. – Прости, я, кажется, траванулась вчера…
– Тошнит? – сочувственно осведомилась Лера.
– Угу, – сказала я, стараясь не шевелиться.
– Тест сделала? – деловито уточнила она.


Когда мне принесли Петеньку в роддоме первый раз, я сразу поняла, что знала его всегда. Я его сразу узнала. Это узнавание было похоже на монетку, брошенную в колодец. Бросок – тишина – звук. Звук попадания и узнавания. Однажды, я стояла в подъезде, застегивая на коляске ремни, и он мне сказал: «А помнишь, когда я был старенький, а ты маленькая, я тоже возил тебя на коляске?». Я, конечно, охренела тогда. А потом через сколько-то лет спросила его об этом, но он уже ничего не помнил.


– Ты можешь просто мне помочь?! – я уже несколько минут торчала в ванной с маленьким сыном на руках и ждала, когда Ваня соизволит мне ассистировать в купании. Когда он наконец вывернул из комнаты в семейных труселях и с криво, как у кролика, нацепленными очками, я сунула ему в руки Петьку и попробовала воду, она, разумеется, уже остыла. – Стой теперь! – Я яростно кинулась на кухню, поставила на плиту чайник, газ у идиотской печки, разумеется, не зажигался, а только все сильнее вонял. – Блин, когда ты уже ее починишь! – гаркнула я. – Это же опасно! – Петька начал подвывать.
– Возьми его, он обоссался, – Ваня с отвращением принес на вытянутых руках бедный воющий пакетик.
– Зачем ты его сюда притащил?! Тут же газом воняет!!
– Дай сюда! – Ваня выхватил у меня пьезо-зажигалку, Петя взвыл еще громче.
Я унесла малыша в комнату и по дороге начала сама плакать. Неглаженные пеленки были навалены на пеленальном столике. Я взяла сухую. Красный Петя разрывался. В комнату вошел гневный всклокоченный муж. Это было убого и страшно одновременно. Он решительно лег на диван и открыл книгу. От возмущения у меня перехватило дыхание.


Потом у нас вроде бы все наладилось, Петя подрос, стало легче, все немного успокоились. Я уехала к маме немного погостить, потом вернулась, и обнаружила на зеркале в ванной следы от губной помады, пустую коробочку от любимых духов, а в кармане моего махрового халата, который висел рядом с полотенцами, нашла скомканную бумажку от ежедневной прокладки. Когда я спросила Ваню, что это, он сказал, что у него ночевал друг с девушкой, малознакомой какой-то девушкой, но она все вернет. Даже дал мне поговорить с другом по телефону, и тот все неуверенно подтвердил. Всего правда не вернули. Я потом еще разных вещей не досчиталась. Помню, как чувствовала свою беззащитность – вот так запросто можно попасть в нашу квартиру, взять что-угодно. И зачем было целовать зеркало? Остался неприятный осадок от всей этой истории.


Я отвела Петю в садик, сегодня там Людочка, это хорошая воспитательница, Петя ее любит. Стоя на остановке автобуса, я вспоминала, как забавно он назвал маленького игрушечного инопланетянина «патя». Улыбаясь, я повернулась посмотреть не идет ли 48-ой. И встретилась глазами с бабушкой Петиной односадницы Светы. Бабушка кивнула мне и стала меня мрачно разглядывать. Мне даже показалось, что она сейчас тонко сплюнет сквозь зубы мне под ноги и отойдет. Но вместо этого, она подошла поближе и громким шепотом мне сказала: «А ваш муж изменяет вам с воспитательницей. Вы знали?» Изо рта у нее воняло луком. Зубов у нее почти не было. Наверное, она ждала какой-то реакции, но внутри у меня все окаменело. Она порассматривала меня с удивлением еще полминуты и отошла.
Муж отправился на дачу, подготовить все к нашему с Петей приезду. Ночью мы легли в дальней комнате, Петя уже спал. Ваня погладил меня по ноге, поднялся выше и просунул пальцы в трусы.
– Подожди, а презервативы у нас есть? – спросила я.
– Неа, – ответил Ваня, не отрываясь от круговых настойчивых итераций.
– Ну… – мне не хотелось рисковать.
– Давай валетиком, – предложил Ваня.
– Лучше так, – я протянула в темноте руку к его члену, он задумчиво висел. Меня это удивило, но через некоторое время Ваня затрясся и изверг сущую капельку спермы. И зачем-то сам же прокомментировал, что «там мало сейчас».
Я пошла в ванную вымыть руку, меня подташнивало. Прошлый раз мы занимались этим не в темноте, и я с отвращением смотрела на Ванин жирный живот и торчащий под ним окурок, Ваня извивался и хрюкал. В темноте было не так мерзко, но память безжалостно подсказывала мне, как это выглядит. Когда я вернулась, Ваня уже заснул, сама заснуть под аккомпанемент его всхрапываний я не смогла, поэтому взяла свою подушку, и ушла в гостиную на диван. Диван был застелен голубой в синюю клеточку простыней, от которой пахло чужими духами. Довольно приятный ягодный запах. Заснуть я так и не смогла.
Утром Ваня собрался и уехал по каким-то срочным делам. Сонная и растрепанная я бродила по комнатам. Мне хотелось у него просто спросить, но я понимала, что он, как всегда, начнет отпираться и врать, обвинять меня в том, что я брежу, что это мои нелепые фантазии, а он тут ни при чем. Я открыла холодильник, там оказалось много разного сыра, ветчина, начатая бутылка вина. Молодец, чо? Не на пустой же желудок, в самом деле…
Я плюхнулась на диван, мне было больно и муторно, а еще страшно остаться с ребенком одной – без работы и с моим неумением разбираться во всяких бытовых штуках, а еще – противно валяться в этой грязи. Некоторые же ничего – знают, что муж гуляет, но живут же как-то. Живут же как-то. Как-то живут. Слезы текли сами, я только успевала вытирать их обеими руками. Позвонила Лере, она сказала, что мне нужно найти правильную дистанцию и не совершать революций. А потом рассказала, что Ваня пару лет назад приставал к нашей общей знакомой. Я попросила его вернуть ингалятор (Петя сильно заболел и задыхался от кашля). И вот он пришел, попил чаю и начал, что называется, подкатывать. Вика его отшила, но мне рассказывать побоялась. И Лера тоже тогда воздержалась.
Когда он вечером вернулся домой, я попыталась с ним поговорить, но он набросился на меня с обвинениями, перебивал, возвращал мне все мои слова. Как тупой ребенок. Я почувствовала тогда, что все кончено, нет ничего живого, за что я могла бы зацепиться и сохранить наш брак.
Когда нас развели, и мы вышли из ЗАГС’а, я почувствовала облегчение и ужас. Ваня был отстраненным, но, мне кажется, он был рад свободе. А я была рада тому, что … нет, сейчас, мне важно сформулировать.
– Знаешь, я очень рада, что мне больше не придется… – у меня не хватало слов, чтобы объединить всю эту боль и ненависть, которая накопилась во мне за эти пять лет. – Что я больше не должна буду видеть тебя, что ты не будешь рядом, и я… я не буду чувствовать, как ты меня ненавидишь. Спасибо тебе, что тебя больше не будет в моей жизни!
– И тебе спасибо, – Ваня помолчал, достал сигарету, помял ее в своих кривоватых пальцах. – Чтоб ты сдохла! – сказал он с удовольствием и удалился.


Когда мне сообщили о его смерти – нелепой и страшной, как его жизнь, – я уже вышла замуж за Максима. Собираясь на похороны, я старалась вспомнить хоть что-то хорошее и не могла. Только его перекошенное ненавистью очкастое лицо. Смерть не помогла мне его простить. Вдруг что-то загрохотало, я повернулась на звук – в окно несколько раз ударился грудью и упал на пол лоджии голубь.


– Ваня, Ванечка, ну как же? – свекровь сидела около гроба на табуретке и гладила его сложенные на животе руки. Все лицо и шея у него были в мелких порезах, на лбу была здоровенная шишка. – Что же теперь? Ваня, как я? Ванечка…
И тогда я почувствовала, как я лежал в гробу и ощущал, как мама гладит меня по онемевшим рукам, но не мог открыть глаза и ей ответить, не мог пошевелиться и вздохнуть. Неприятный холод и тяжесть охватили все мое тело, я чувствовал, как все глубже проваливаюсь в себя, погружаюсь, сужаюсь, звуки отступали и обрастали кафельным эхом. Мне стало казаться, что я лежу в ванной с ледяной водой, погрузившись туда с головой. Меня обступила тьма.
И в этой тьме издалека засветилась крошечная точка. Она стремительно приближалась, пока не превратилась в огромный экран, внутри которого я находился. Я подошел к Маше, она стояла около раковины и мыла посуду, легкая прядь выбилась сбоку из хвостика и покачивалась в такт ее движениям.
Я положил ей голову на плечо, она вздрогнула и отстранилась. Говорят, когда женщина рожает ребенка, муж часто становится ей неприятен. Я вздохнул и отошел к столу, на котором валялось надкушенное овсяное печенье.
– А есть хоть какая-нибудь еда? – было обидно, что жена меня не встречает с накрытым столом. Хотелось есть и отдохнуть.
Маша, не поворачиваясь начала орать, что она весь день с ребенком, уже сбилась с ног, что я ей совсем не помогаю (а как я должен с работы ей помогать?!), что она знает обо всех моих похождениях. Я тоже знал обо всех ее похождениях. Я даже бил ее за ее похождения, и она ходила в институт с вот такими фингалами. Чтобы не стукнуть ее снова, я треснул по огрызку печенья на столе, печенье раскрошилось на неровные фрагменты. Я вылетел из кухни. Кулак саднил.
Мы не сходились с ней ни в чем, особенно в воспитании сына. Она ему все запрещала, как будто вымещала на нем злость на меня. Но ведь чем больше чего-то запрещаешь, тем этого сильнее хочется. Я знал по себе.
Она постоянно заражала меня своей злобой, мне кажется, она получала какое-то извращенное удовольствие, издеваясь надо мной.
Когда мы с ней развелись, ненависть к ней никуда не делась, она жрала меня изнутри. Почему я должен ее прощать? Зачем мне это? Я не хочу!
– А где датчики?.. – я осматривался и не мог ничего здесь узнать. – А почему мы тут? – Кабинет выглядел неуловимо иначе, как будто его зеркально развернули и для убедительности внесли еще 10 отличий.
– Датчики? – удивился док. – А, ну датчики – это же в переносном смысле слова, так-то их нет. Зачем?
– Ну как же? Такие оранжевые, я же помню… – мне было сильно не по себе.
– Как ты себя чувствуешь? Помнишь, как тебя зовут?
– Помню…
– Как?
– Ну Ваня…
– А если подумать?
– В смысле?
– Зеркало дать?
Я кивнул, предчувствуя недоброе. Док поднес прямо к моему носу небольшое круглое зеркальце. Из него на меня смотрела Машка.
– Блин, это как ваще? – сказала она из зеркала. – Я что теперь так и останусь? – я посмотрел на дока, он таинственно молчал, мерцая моими очками в кармане халата. – Это продолжение сеанса типа? А? Или я теперь навсегда так и останусь? Или пока не прощу? – я снова заглянул в зеркало. – Нет, мы так не договаривались. Давайте, того. Обратно меня давайте. Где там ваши воображаемые датчики? Налепливайте куда там их надо лепить.
– Мария, давайте успокоимся и попробуем вспомнить все по порядку, – док официально вздохнул. – Начнем с того, что вы помните хорошо.
– Я помню, как я к вам пришел, вы мне сказали, что я могу и отказаться, но я все же согласился, потому что пришел же все равно уже…
– Так, отлично. А что было до этого?
– До этого я был на приеме у своего психолога…
– Так…
– Она меня к вам и направила.
– Так… Направила… Хорошо… А до этого что было?
– В смысле?
– Вы помните, что было до того, как вы обратились к психологу?
– До того было… – я попытался вспомнить, но там была какая-то непроницаемая стена. – Не помню, – сказал я жалобно. Мне захотелось заплакать. Но я сдержался.
– Хорошо. А как вы считаете, почему вы не помните?
– Не знаю я… Это ваши эксперименты неотработанные, наверное. Блин… И чего мне делать?
– Ничего страшного, сейчас все постепенно наладится, – док извлек мои очки из нагрудного кармана и нагло напялил себе на нос.
– Э, э… – я вяло потянулся к его лицу, но не рискнул их сдернуть, – это мои очки, куда?
– Я вам потом верну, – примирительно сказал док, ловко увернувшись от моей занемевшей клешни. Он достал откуда-то из воздуха лист бумаги и протянул его мне. Это был договор, я погрузился в его чтение. Насколько у меня получалось соображать, договор был заключен с Машкой на оказание услуг этой самой «Терапии прощением». Там были какие-то печати, число, подпись.
– Ну ок, – я посмотрел на дока, – и что дальше? Хотите меня убедить, что я это она? Не в вашей виртуальной реальности, а на самом деле? Но здесь-то я помню, что это не так!
– У нас много времени, и я вам сейчас еще кое-что покажу…
– А вы разве не спешите на свой слет? Вы же говорили, что он через полчаса.
– Слет? Слет подождет, ничего страшного, – он снова выхватил как бы из воздуха стопку бумаг и протянул ее мне, – изучите-ка.
– Странно, такие продвинутые технологии и столько бумаги, – сказал я ядовито и подчеркнуто равнодушно полистал какие-то тесты, написанные от руки, каракули, каракули, снова тесты… Что-то сдвинулось у меня в голове…
– Вы не спешите, просто внимательно рассмотрите все…
– Да не хочу я это рассматривать, – я раздраженно кинул листы рядом с собой на кушетку, и они соскользнули и рассыпались веером по полу.
– Хотите обратно в Ваню? – сочувственно сказал доктор.
– Да, очень хочу, верните, пожалуйста, меня мне. Можно?
– Да это-то без проблем. Образ мы сняли, хоть в Ваню, хоть в Петю.
– Кто такой Петя? Тут еще Петя есть? Или это для красного словца?
– Нет, ну Петю вы должны помнить. Сын ваш, Петр Иванович. Ну?
И тут непроницаемая стена хрустнула, покрылась ветвистыми трещинами и частично обвалилась, образовав дыру, сквозь которую хлынули воспоминания. Не те эпизоды, которые я прожил внутри этого виртуального небольшого путешествия, а вся моя жизнь. Точнее, моя Машина жизнь, с Ваней, Петей, разводом, новым браком, смертью Вани, моей болезнью и моей смертью. Все это затопило меня и так потрясло, что я больше не могла говорить, а только переполнялась и наблюдала.
Док смотрел на меня внимательно, и в какой-то момент добродушно улыбнулся и снял очки (свои очки).
– Так получается… – я еще с трудом справлялась с речью, – я умерла? А где Ваня? Он же раньше меня умер… И в чем смысл этой виртуальной программы?
– Маша, – док посмотрел на меня печально, – наша жизнь и есть эта виртуальная программа. Понимаешь, когда нам там говорят: «Возлюби ближнего своего как самого себя», они как раз и намекают нам на то, что наш ближний и есть мы.
– Ничего не понимаю…
– Ты была в земной жизни Ваней, Ваня – тобой. Все просто. Каждому из вас надо простить не другого, а себя. Ну или простить другого и тем самым простить себя. Просто нужно еще немного времени, чтобы ты вспомнила, что было до этого. Получается?
Я попробовала вспомнить, но снова наткнулась на глухую стену. За этой стеной плескалось и гудело что-то огромное. Но я уже больше не боялась. Я посмотрела на дока, он знакомо улыбнулся, почесал лысину третьим пальцем, а потом нежно заправил за ухо мои выпавшие из хвостика волосы.