Сауро Альбисани

*

У нас было два очень красивых гуся
с оранжевыми клювами и шеями, которые плавали
в воздухе, невесомые. Они флиртовали
друг с другом, всегда застенчивые
и пренебрежительно счастливые. Животные
упрекают человека в том, что они
счастливы. Я смотрел на них и удивлялся.
Я думал: может быть, и для нас
однажды всё было так просто?
Но наступил праздник, и моя мать
убила одного, я не знаю, самца
или самку. И оставшийся отправился было
на поиски спутницы, но тщетно.
И напрасно он звал её по имени. Наконец,
он понял, что остался один,
и стал надменнейшим.
Он изменил свой нрав, так что если раньше был
боязливым и кротким, то теперь,
в одиночестве, он стал
свирепым, следил, чтобы никто не
не приближался к дому, нападал
даже на почтальона, свернув ему шею
горизонтальное шипение, слабый
крик с открытым клювом, как гуси
Капитолийские против Бреннуса, когда
они спасли жизнь сенаторам.
И весь день тот уцелевший гусь
словно уже мертвый, недвижно охранял
дом своих врагов.

Козы

Из долины видений, Флоренция, Пассильи, 2012 г.

Фары освещают коз
которые, как и каждый вечер, забрались на откос
чтобы растянуться на асфальте
в свете звезд.
Им больше нужна не трава,
но тепло этого листа
гладкого и неестественного.
До самого рассвета здесь не проходит ни одна душа,
Я могу нажать на педаль газа
и оставить после себя
кровавую баню,
как Аякс, яростно набрасывающийся
на беспомощное стадо.
Однако после герой просыпается.
Вместо того я торможу, выхожу из машины и глажу их.
Они ревут от моих рук,
и крик остаётся на их влажных губах.
Я больше не могу говорить,
но говорить не нужно.
Возможно, когда мы впадаем в это смертное оцепенение.
высшие существа наблюдают за нами
и могут уничтожить нас в одно мгновение,
закончив игру,
не говоря нам об этом,
но они этого не делают.

*

Avevamo due oche tanto belle
col becco arancio e il collo che nuotava
nell’aria, senza peso. Amoreggiavano
l’una presa dell’altra, sempre schive
e sdegnose, felici. Gli animali
rimproverano l’uomo con la loro
felicità. Io le guardavo e attonito
mi domandavo: forse anche per noi
un giorno fu così, semplice, tutto?
Ma venne un giorno di festa e mia madre
ne uccise una, io non so se il maschio
o la femmina. L’altra per un po’
andò cercando la compagna, e invano
la chiamava col verso suo. Finché
comprese d’essere rimasta sola,
divenne altera, prodigiosamente
mutò d’indole, quanto prima era
pavida e mansueta tanto adesso
nella sua solitudine si fece
feroce, vigilava che nessuno
s’avvicinasse alla casa, aggrediva
anche il postino abbassando il collo
orizzontale sibilando un fioco
urlo col becco aperto come le oche
capitoline contro Brenno quando
salvarono la vita ai senatori.
E tutto il giorno quell’oca superstite,
come già morta custodiva immobile
la casa dei suoi nemici.

Capre

Da La valle delle visioni, Firenze, Passigli, 2012

I fari illuminano le capre
che come ogni sera hanno risalito la scarpata
per ammusarsi sull’asfalto
alla luce delle stelle.
Non vogliono più erba
ma il tepore di questo lenzuolo
liscio e innaturale.
Di qui non passa un’anima fino a giorno,
potrei premere sull’acceleratore
e lasciarmi alle spalle
un bagno di sangue,
come Aiace che infierisce
su quella mandria inerme.
Dopo, però, l’eroe si risveglia.
Invece freno, esco dall’auto e le accarezzo.
Ruzzano con la mia mano
che indugia sulle loro labbra umide.
Io non so più parlare,
ma non c’è bisogno di parlare.
Forse quando cadiamo in quel torpore mortale
esseri superiori ci osservano
e potrebbero annichilirci in un attimo,
chiudere la partita
senza dircelo,
ma non lo fanno.