Гуманитарное молоко

Папа толкал перед собой тележку из универсама, и она все время звенела. За портом мы повернули налево. Мы не пошли по главной дороге, потому что соседи сказали, что лучше по ней не ходить. Издалека казалось, что море только слегка рябит, но вблизи оно бушевало и пенилось, как в какой-нибудь сказке Пушкина. От него тянуло водорослями, как от склянки с йодом. Потом мы поняли, что по берегу не пройти с тележкой. Началась настоящая пересеченная местность, но возвращаться было уже поздно. Мы достали из тележки свою теплую одежду, башмаки и документы, и там, где обрыв был неотвесным, мы вскарабкались наверх. Я ставила ноги на пучки сорняков, потому что иначе песок осыпался и я соскальзывала. Я вскарабкалась и посмотрела вниз на тележку с нашими тюками. Она осталась на берегу, и море громко шумело. Потом мы ужасно долго шли по-над морем. Неубранные поля тянулись до бесконечности, и было непонятно, идем мы куда-то или не идем. Я споткнулась о кротовину, упала и поднялась. Песчаный обрыв был весь изрыт кротами. Море было пыльного изумрудного цвета, а там, где оно встречалось с небом, темнела серая полоса - то ли турецкий берег, то ли просто оптический эффект. Сначала нам в лицо дул теплый ветер, а потом опять пошел дождь, и мы спрятались в лесополосе под кустом боярышника. Дрожь передавалась от веток к сухим листьям, вцепившимся в ветки. Они дрожали под дождем мелкой дрожью, совсем как бабушкины руки, а потом откуда-то прокудахтала птица. Это фазан, сказал папа. Но из-под поваленного дерева вышел петух. Он, этот петух, забрел сюда, хотя до частной застройки на окраине города было три больших раскисших поля и еще лесополосы между ними. Петух сидел под стволом дерева, озирался и не понимал, нужно ему бежать дальше или нет. Небо у нас за спиной походило на кляксу в моем акварельном альбоме. Но то ли мы шли быстрее тучи, то ли туча зависла над городом и не догоняла нас. Я обернулась и увидела, что петух бежит следом. Он часто перебирал лапами, чтобы поспеть за нами, и прыгал через рытвины. Потом мы набрели на песчаный пляж, на котором лежала груда волнорезов, и после пляжа начался поселок. Длинная улица шла все время в гору. Женщина посмотрела на нас и сказала нам идти в школу. Мы поднялись на второй этаж и сели в пустой комнате. Папа сказал, чтобы я сидела там, а сам куда-то ушел. Я посмотрела в окно: петух топтался во дворе и смотрел на выходящих из школы людей. Женщина сказала, чтобы нам выдали гуманитарного молока, и другая женщина принесла нам целую пятилитровую банку. А из чего его пить, разве у нас есть кружки. Я сидела на незастеленной кровати, ждала папу и смотрела на молоко.

Остановка

Я сидел на сгоревшей остановке и пил пиво из жестяной банки. Было тепло, на насыпи спали собаки. После смены ломило плечи. Я видел, что жена готовит суп на очаге. Дочка должна была скоро вернуться от репетитора по английскому. Две зечки под навесом играли в нарды. Они недавно поселились в нашем подъезде, но я не знал, в какой квартире. Та, что повыше, была здесь прописана. Говорили, что новая власть или амнистирует их, или вернет в женскую колонию, когда ее отремонтируют. Но кому охота заморачиваться с амнистией, проще посадить их обратно. Хотя они вели себя очень прилично и никому не мешали, обе носили одинаковые платки и голубые робы, на груди нашивки с именами. Обе за игрой смотрели только вниз, на доску. На нашем объекте своим платили тридцать пять в месяц чистыми, а узбекам - сорок пять, потому что то ли на нас, то ли на них отмывали деньги. Я не в курсе, на ком именно. После смены по заливке фундамента плечи были как свинцовые, и мне было все равно. Сосед повез по дороге детскую коляску, заполненную бутылями воды, и я кивнул ему. Он кивнул в ответ, молодой парень в куртке «Метинвест» на голое тело. Бутыли лежали и сверху, на детском месте, и снизу, на месте для детских вещей. Воду снова разливали в гуманитарном центре, но у нас воды было в достатке. Я так долго сидел там, что пиво выдохлось, но я сделал последний глоток и смял банку в руке. Я увидел, как из-за угла дома вышла дочка, за спиной у нее висел большой ранец. Я сидел на сгоревшей остановке и отдыхал.