Дарья Ил

поэт, иногда прозаик.

Родилась в Екатеринбурге.

ЗанимаЕТСЯ склейкой похожих очертаниями реальностных формаций в один выпуклистый витраж диссонансов, где каждый осколок обязан говорить сам за себя.

Ранее не публиковалась.
отрывной календарик на стену
Данный цикл стихов — словесные опыты, разведение в пробирках и экспериментальное наблюдение за бытованием известных нам времен года. они идут здесь в хронологической последовательности.
значение состоит в изыскании скромного спектра их движимости и безмолвия.
это перечень путевых заметок, клякс и непомысленных мыслей, вместо сознания навсегда улетучившихся в пейзажно-зарисовочный пробел.
зима

синяя тайна снега,
кажется,
трещит сумасбродно светоч,
неволит невнимать
и мажется
маслом таловым на
дровистую немощь
низких сибирских домов —
хозяев от слова дикого —
где свободен криком покров,
свободна и
юдоль безликая.

а коснешься ли почвы
глазья́ми
на руках у казенной судьбы,
так визгуче подымешь шерстями,
потому как узнаешь,
увы:
вот труп птицы никем не
бывался,
вот никем не был шелест растений
полусвета пол
зря заливался
синей краской определений.


весна

превозмоги меня и
ты,
как весенняя-иссене трель
превозмогет экраны
пустоты
на теней темном ельнике,
на стаканах чудно́й тошноты.

о,
Приносивший в жертву Слово
чужим ненастоящим паукам, —
тот рай не здесь,
но всем назло
ползут жуки по вечности ногам,
вот! ремесло Твое
цвело.


[при]ближение…

да спрятать птичий шепот
всуе,
да на кол песню посадить,
чтоб раздражение
как таковое
меж нами всеми разделить —
давленье нежное,
густое.

пускай идет зима,
еще
пускай в лету лета
идут амбулаторно,
лишь бы еще читать стихи дада,
летя улыбкою пре-творной
в дверные чьи-то прохода.

любите астры наслажденья
и блики призрачных
далей,
где прячется от вожделения
и молит тянутость
сеней
об искренности наваждение.


лето

о лето: это то
характерное время, когда Я спокойно
и Я незапамятно бытовала
в пыли высокого-высокого ада,
натоптанной чужими-чужими ногами.

в этом была прелесть
ибо светила солнца невесть,
ибо домики были низкие и деревянные,
ибо на кладбище самозванном
была церковь, единственная
лавочка-невеличка и
так мало места, что я еле проходила — запоминая чужие могилы
и может уже не нужные на меже
фамилы —
хотя оно само внушало мне,
и зазор на заборе даже облаял кто-то.

ибо я, проснувшись утром кажиным,
зараз обходила
периметром наруженным
мою деревенскую обитель и
так боялась собак, что они
действительно однажды напали.

ибо над холодной висели
над водой качели,
со мной коты без единого хвоста,
камней особенно разила красота.
вечером возвратившись я слушала
на обоях собрание тайн
и может быть правда узнала там какую-то тайну.

а если б спросил меня кто-то,
существует ли ностальгия,
я сказала бы да свободно,
держась в голове не за эту
памяти милю.


осень

оставаясь на темной едине
с оглушительными сиренами духа,
созидать их и
постигать, но
теперь есть ли от того толк?
я — третий
я — поле
я — полк.

и осень даже больше —
не молясь,
молиться нужно от изобилия,
не от бедноты, немоты
и попыток смирить-ся;
<что-то спрятать>

состоять из проклятия,
состоя из нервных ОКОНЧАНИЙ,
нашему окончанию нет конца:
я — окоченение
я — кость
я — горсть
пепла от бумажки маленького
соженного письма о любви.

в нашу ладонь ложится горстка таблеток,
и я жду, пока снова
не начнется нелепо
и нелепо не начнет
мигать свет.

надо писать, думаю,
я думаю — надо —
и сажусь переписывать
стихи и без жизни,
и без своей,
слава Богу.
я — стук
я — поле
я — дорога.

потом...
настало потом после...




Made on
Tilda