***

Аббревиатуры,
Наши маленькие истины, утратившие первородство!

Скатанные в шарик, свёрнутые в трубочку,
Сложенные в восемнадцатеро в потёртый квадратик,
Годные для быстрого подручного использования:
Подложить под ножку стола,
Прихватить горячую сковородку,
Стереть потёкшую от слёз тушь,
Постучать по стене в соседнюю камеру.

Плотно уконсервированные в криосон,
Мчитесь, бок о бок,
Вместе с нами в одном звездолёте.
Скоро, скоро
Все мы воскреснем и наконец
Узнаем друг друга.

Е.Б.Ж., родные мои, Е.Б.Ж.


Е и Ё

Добавь две точки вверху — и вот
Всё течёт и всё изменяется.
Убери две точки вверху — и вот
Все текут и никто не меняется.

Такие уж они — все
Мои ближние.

Мир течёт и меняется
Гремит бурлит и блестит
Кажется жизнь — это он
А вынь батарейки и что? —
Груда мёртвой материи
Жизнь — это они
Несадящиеся батарейки

(Свет потрескивая изливается
В переплёты алтарного окна
Проскомидия раннее утро
Синодик книга
Учёта текущих вечных:
Несъедомые частицы жизни
В Неупиваемой Чаше)

Кто я без вас мои ближние
Потому что: всё течёт и всё из меня
Но все текут и все в меня.


Ё МОЁ

"Мне не нужно твоё, мне нужен ты".
"Мне не нужен ты, мне нужно твоё".
Два типа любви — у черты,
у глубокомелководной Рось-реки.
Нырнёшь — а тебя видно, как точки над буквой "ё".

Не сияют нам нимбы, не маячит конвой —
просто две точки над головой.

Этими двумя точками Пятигорский в две тыщи каком-то году
опроверг Аристотеля, Канта и Сковороду.

На берегу — Карамзин, памятник букве "ё".
"Забытья — в забытьи — забыть(е)ё" —
Склоняют слово, тащат бредень по ряске, бредут рыбаки.


ПРЯНИЧНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

Хвойный городок Хюгге
Отмечен на картах мира
Как Столица Пряничных Человечков.
В хвойном городке Хюгге —
Всегда Рождество.
Переливаются огни, звёзды,
Звоны.
По вечерам жители Хюгге
Подходят к витринам, склоняются,
Словно чёрные улыбающиеся крючья,
Выбирают пряничных человечков,
Вытаскивают из витрин, берут в ладони,
Дышат на них, потрогивают.
Пряничные человечки моргают
Изюминными глазками,
Тянут круглые ручки.
Разнесут по домам. Вот уже кто-то
Украсил бока синей керамической чаши
Серебряными снежинками.
Пряничные человечки, свернувшись в калачики,
Посапывают на дне чаши.
Спите! скоро,
Скоро, неотвратимо
Закипят снега, запылают ели,
Фольга совьётся как свиток, и хлынет в чашу
Раскалённое молоко.


СНЫ О МИРОВОЙ КУЛЬТУРЕ

Утро разбудило меня! — и сны
Прыснули, изгнаны
На страну далече, заизвивались, плача,
Как златые изумрудные змейки
От креста св. Патрика.

Там, на стране далече,
Змейки хрустальной слезы не утирают,
Пишут и пишут письма:
«А сидим мы здесь сирые дрожим на кочке,
Прячемся под осиновым ветром,
Вокруг нас мраки,
Бучила, мшаги,
А иных изловили нас да поели
Обитатели той серой деревни,
Купить которую у Левитана не хватило у Чехова денег,
А глаза их как внутрь-заря, голос — как скрип-прясла,
Милый дедушка, сделай божецкую милость,
Возьми нас отсюда домой, на Зелёный Остров,
Нету никакой нашей возможности,
Кланяемся тебе в ножки
И будем вечно твоего какой там Бога молить,
Увези нас отсюда, а то помрём» —
Пишут и пишут письма,
Клеят из лопуха конверты, пилят вены
Пером осоки, подписываются кровью,
Лижут суглинком, грязью
Белую в чёрных продолах
Берёзовую марку,
Шлют заказными.

Но висят, висят, вы мои золотые, по всему миру
Почтовые сайты.


БОГОНОСЕЦ

Богоносец
носит Бога всегда с собой,
чтобы не потерять,
там, в заветном отделении кошелька
между скидочными картами "Пятёрочки" и аптеки.

Для богоносца Бог — предел,
почва, край, кровь,
причина всему,
в ответе за всё,
самое заветное,
самое болючее,
самое лакомое,
самое презираемое.

Основа всего,
как яви богоносца,
так и нави.

Богоносец поклоняется Богу,
когда идёт истреблять небогоносцев
и когда картина мира встаёт в пазы.
Богоносец наказывает Бога,
когда небогоносцы истребляют богоносца
и когда картина мира рушится из пазов.

Богоносец не знает искушений.
Когда он смотрит по телевизору передачи
про искушение сытостью,
про искушение социальной справедливостью,
про искушение широтой взгляда на мир,
про искушение свободой и ответственностью,
про искушение жертвенной любовью,
он только завистливо цедит, презрительно сплёвывая:
"Живут же люди!..
не дай Бог, конечно".

Когда у богоносца сбывается что-нибудь приятное ему,
но далеко не всегда приятное всем остальным,
он говорит: "Слава Богу!"
Когда у богоносца рушится мир, и он
ничего не может / не задумывается
что-то с этим поделать,
он говорит: "Бог дал — Бог и взял".
Когда у богоносца
по собственной лени, полоротости,
по жгучему неумению что-нибудь довести до конца,
всё срывается, он говорит, попыхивая папироской:
"Ну а я что.
Надо было вот так и вот так, я же говорил.
А тут вклинились эти, вот эти и вот эти,
ну и само собой,
всё пустили по Богу".
Когда у богоносца настаёт пик постиженья
трагичности этого несовершенного мира,
он священно ужасается, ныряет в убежище,
вливает в сознание полтора сакральных литра,
страстно, мучительно внюхивает в себя
ставшее остро пахнущим
попавшееся под руку родимое нечто
и на все вопросы отвечает уверенно
ухмылкой белесого всепрозренья,
покачиваясь на табурете:
"Да мне по Богу".

А Бог что.
Ему куда деваться
— Он ведь всегда
у богоносца за пазухой.


ВАВИЛОН

самые крепкие кирпичи
месят из лагерной пыли

глядят бельмами ввысь
планируют штурм Небес
тяжко трудятся не доживают
ложатся в подножие башни
завещают потомкам достроить

растёт градус крена
рухнет уже при внуках:
слепые упорно воображают
что Небеса — снаружи.


МОЛОХ

— сколько взяли сегодня?
— сто сорок четыре тысячи
всех согнали на площадь
поклониться молоху
— смотри чтоб никто
не отделился: молох —
сильнее всех вместе взятых но слабее
каждого отдельно взятого.


ДУША

Брошенка, брошь, булочка бриошь —
Предана, отцеплена, выедена бредёшь.

Оттого злы и заплаканы глаза,
Оттого безумны и близки небеса,

Оттого фем-повестка при гласе утренней зари,
Оттого повесу Геймана дерут ведьмы тридцать три,

Оттого шагренево скукожилась земля,
Оттого пешки уже не защищают короля,

Оттого к Богу, пропятому вдалеке,
Не знаешь, в каком роде, на каком языке,

Оттого мужскому миру не светит ни шиша —
Оттого, что ты – девочка, моя смертная душа.