Полина Эльстер

учусь в амстердаме в академии Геррита Ритвелда на факультете изобразительное искусство

зимой и летом обращаясь на вихрь московский

Населённый пункт «Вечные Сквозняки»
природные стихии встали жезлами чей образующий перекрест - поле/ зона где и вершиться алхимическая подоплека или соединения элементов. Огненные обручи и сгоревшие круги выступившие на траве. Пустыри и степи. перекати поле и легкие цветы. Поветрия и сквозняки. снежные кружевные занавески и грязе-снежная ржавчина-халва строчка на моих портках. это оче близко пролегаемые в нутре меня материи которые неизбежны в каждом обращении и выступе.
природа - могучее эхо дух прячущееся под камнем или ветром запутавшимся в ветках.
о виват вечное преклонение колена пред зверями и травами камнями и пернатыми и речными лилиями

«возвращальня по мастерской»


воткнут в угол где не зга

сам себе где мелюзга

снова выпрыгнут чернила

сажей вымазав перила

талых но былых и всежтке крыльев

где колпак как купол сам падет

и рапирой кисть воспрянет вновь

где себе я тень и вой

где мой старый пыльный зной

окружив как зонт зовет



***


уж чувствуешь привкус мощей

кислые гущи капустных дождей

на мне венок из римских свечей

музыка русского самовара исходит из этой машины стиральной

и так фсе будет стерто

в чехарде жевательных наперстков

ластик и головастик поплатяца

жабенок рад бы и стараца

через миг обратяца золой да попятяца

костяникой умоясь

в этот день чёрного снеговика

догорал платочно-молочный мотылек

в духовке языками играла обратная сторона пуховика

на неделе в богадельне

в ночи

в печи

каленая канарейка

а на листьях пальцев спела

рана-нержавейка



***


замирает в груди студень

луковой руки пропахшей разлукой

снегов рыжина ржавчины растерта шелухой шелохнувшись

о подоконный звон

прочесанный гребешком мучной сон

талых глазниц

коридорных улиц свист

известь и спеют слезы

вечный след от патины сверстан

облетевший зелено золота звон

известный скарабеям током он

омон ра утренне колотящая заря

стебель лебеды замесив как беды в тесто

в ватное ванны растянутое мехами тесто

покинутых домов замшелое перинистое место

в келье узкой и прошитой

тростников ус остывший

вечногорящий куст волос


о проклятье ведь я покинутый цветок



***


в сей день шел град

подплечниками стражников погаснуть сужено

но спотыкач не ткач

сжиганий гласность

им лиш в схожесть

невозмутимость многочисленного орошения

где заживо сгорают

фсе выходки

вращаясь в жертвоприношенье

и в ночи усыхает

зажим жевательный горами

крова остались только

щепки и чепчики бросали

долою в топку под пяту

прикосновенье оставляет

тому излечь золою

много велено што в чащах

шумельно пальмовые стебли

безмерно заточали танец ветровых усыпальниц

и вересков бойницы

ча ща я помню написанье

без опыления жужальниц

мерзальниц в кварце лязг

и сглаз - канун под силу в раз



***


big ashes and rusty snow (my pants)

before and after


soldier’s things’s this jackknife is rusted

how to not become mahakali

soot cover over

burnt leftovers stained as permanent shadow tattooed

rusty snare in turn to an inferno

cold blue fire flame tongues

blue flowers of gas stove field

bloody elevators fearfully in shaky as a kid fears the kids of darkness

ossified

black thorn ravines

cologne of hades (what does hades smell like)

остывшие сгоревшие стлевшие куски пепла ложащиеся шелухой в облик скатерти

будто сгоревшее место в поле

место где жгли (кольцо) — ring of fire

злые песни



***


выдирать с корнем со всех сил как самый вросше окостеневший плод из-под плаща-холода всех

темниц-земель

бледностный плот-хибарка чашек коленей понесет улегшихся лунных лучей

костер кружевных занавесий

зубных клацаний и созвездий

наперсточных следов медное хладковеянье

холодатный надыш

в клодовке брошенка-камыш

покойнецкия и маленький размер зерен

свет брошенный в гомон стывшего камнепада


and it’s twisted

im the one twisted here

the jig is up

jinxed out

a livid clot of suspense am


just ain’t buying it

jiving with inferno

where in street organ

my mummy been a nest hotel for mice

ossified pastilles in the pocket

soon drop out talking dice

ginseng in me shouts

burst-out on milk-soaked eyelashes of tin aeroplane through all the flea-bitten shenanigans


through it all on wild wheeze knocked-knee chariot where withered leaf was the rider


(комментарий)


некоторые межстрочные образы я выудила на плоскость

как хрипящую храмую колесницу - сгоревшие сани ездоком которой был жухлый лист

выражаясь примотанными челюстями как разъезжая вдребезг по городу построенному на костях

но также и сгоревшая улыбка в эхо пепельно-лило губам на полотне «на этом кулисы моих уст

закрываются»


взаимоуничтожение как дух-белая моль в шелковом ловушке-полиэтиленовом пакетише-западне -

но в то же время - моль и населяет дома и является домашним вредителем точа зубенья на ткани

объедая их


это и завинчивание себя бормотанием заклинанием твердящем о наложенном круговороте-вихре

из которого не выпутаться

а также клочки обрывки различных горений как неотправленное письмо, собака и постовой

поменявшиеся ролями, нью-йоркский талисман желудь и кусочек пчелиного воска как исцеляющий

явившейся буквально из облака пыли дух противоядия или «начало». под зеленью стекла

возложенные подобно карте и настольной игре с костями где вернуца на исходную точку старт-

пустячок но и колкий раздребезг сквозь зубы. Тут и игра поверхностями - на стекле и под.

отчуждение и недоверие

вздымание и ужимки тлений.

начало и конец

Made on
Tilda