Она уже давно нигде не работала. Да можно сказать, никогда не. Год на излёте девяностых, не попав в аспирантуру, проработала так называемым журналистом в дайджесте или почти дайджесте «Среда», который этим «почти» «Понедельнику» и противопоставлялся, типа, и свои материалы есть, не только переклейки.
Сначала её посадили на раздел связи, тогда все искали спонсоров, слово было пока ещё модное. Собственно, газета существовала для вида, для отмывания средств. Владелец вышел из бывших челноков, много начерпал товару на речных сновидческих пажитях, а потом уж другие для него черпали. Взятое по спящей реке и от спящей реки, вывезенное на долблёной лодке мерно вздымавшегося межреберья, нынче выпученного и заплывшего, да так, полным, заваленно утрамбованным, и выплывшего – словом, взятое от реки в реку и должно было по уговору вернуться пусть не в виде основного капитала, но хотя бы процентов с прибыли.
Собственно, для этого и нужна была газета. Не плошки же с чайниками пускать по воде – а специализировался В. теперь на китайской, псевдоанглийской, да и псевдокитайской тож, посуде, время-то стало сытоватое, почти новый век, джинсами-мальвинами и жатыми спортивными костюмами все уже наелись, да и колбасой даже, захотелось уюта и изящества. Вот, нет лучшего дара реке – да какого дара, выплаты старухе процентщице проклятой, так бы и тюкнул топором её ледовитую бошку – чем кораблик бумажный из газеты вчерашней, а то и сегодняшней, чего их держать. Поэтому еженедельником и ограничились – каждый день корабли пускать, опять же, лёд треснет.
Ну вот, а свой чайниковый доход ему на корабли пускать стало жалко, и в качестве спонсора, чтобы, значит, не на свои магазинные деньги с Оковолги расплачиваться, было решено привлечь местную междугородку и почтамт. Поэтому непременный отдел связи и ввели.
Там вообще потеха была. Мать её тогда на междугородке и работала, потому что у каждого города свой сон и своё озеро, хоть пруд завалящий, и все они одной Оковолги, и бывает, это быстрее, чем плыть по спящей реке, чем идти, посапывая и похрапывыя, за быстрой безликой спиной сновидца – нырнул, скажем в родную Силикатку и под Тарасовым вынырнул или, скажем, под Самой Ра, у них там, говорят, озёра солёные, то есть и вовсе причастные морскому, мангровому пути. А бывает, и идти никула не надо – ты в одно озеро гаркнешь, она или он в другое крякнет, вот и поговорили. Сновидец за такое меньше берёт, а Азёрная Фейга, значит, эту междугородную связь и осуществляет.
Вот, только она устроилась, послали её на междугородку интервью брать, к начальству подкатывать, может, рекламу какую дадут. Её сначала пускать не хотели, там же всё по пропускам, почтовый ящик, вы что. А она пищит: «У меня здесь мама работает». Тут её, конечно, самый главный начальник и инженер при нём приняли, потому что Азёрная Фейга хоть и простая телефонистка была, однако не без стаханности, да и вообще непьющая – то есть не вообще не пьющая, но тех ночных памятно забвенных вод, к которым была приставлена и до которых так охочи вчерашние девки, вековечные бабы, затурканные матери-одиночки (и матери одиночки) в невзрачных, десятого сезона, пальтишках и смятых прохудившихся сапогах.
Да они вообще не поверили, что девчонка сама в газету, да ещё и про связь, устроилась – место, казалось бы, хлебное (она и правда сразу больше матери получать стала, притом, что междугородка, да ещё с принадлежащим к ней новомодным пейджингом «Ра-Дуга-Поиск», считалась золотым дном под тёмно-густыми водами сна, хотя, в тех же скобках заметим, никакого там золота не было, а всё тот же экс-морской песок Оковолги, влажно слежавшаяся, клейкая россыпь старческой памяти, что всякого золота дороже), а, теперь из-за скобок вернёмся, вы уж, чай, наше горьковское чай, что там было-то, а, говорю, Азёрная Фейга была женщина пронырливая – в одни воды нырк, из других вынырк – вот, мол, она дочку и пристроила.
Однако нет. В те годы в желтоватые городские газетки одних малолеток и набирали – ждали, что те, опупев от гордости за профессию репортёр, так и будут сновидеть свои репортажи, не размыкая век, не покладая рук круглые сутки. Так оно и было. И в «Среде» ещё платили, а в других местах, в «Жести», например, триста рублей зарплата была, а остальное гонорар, сколько напишешь. В той же «Жести», кстати, вообще студентов набирали, до чего бы В. никогда не унизился – не детские же каракули по Оковолги пускать; впрочем, жесть-то, она повернее тонет, так что и газетёнка успешней была.
Ну вот, в общем, явилась она на междугородку, всё ей там обсказали, рекламы никакой, конечно, не дали, но из уважения к мамаше подписали всю станцию, по числу сотрудников, на эту самую «Среду».
А дальше и вовсе пошла потеха. В «Среде» её посадили прогноз погоды писать и гороскоп. Вот закроет она глаза, какую погоду сновидец ей покажет, ту и опишет. А поскольку у газеты у сновидцев был контракт, и платил ему В. хорошо, правда, вместо денег всё норовил чайники по бартеру сбагрить (зарплату тоже иногда грозили чайниками выдавать, но дальше угроз дело не зашло) – ну, в общем, поскольку сновидцу хорошо платили, то и показывал он только приятные вещи. То на Бали её в декабре повезёт, то ей вдруг в Антарктиду к пингвинчикам захочется – пусть тоже не в июле, но тоже некомфортно как-то в плюс шесть на минус пятьдесят наряженным ходить. Но больше всего она дождь любила. И вот эти тётки на станции газетой в перерыве пошуршат: «Ну-ка, чего там обещают?» – и назавтра все с зонтиками приходят, и послезавтра с зонтиками, и так всю зима. Мать-то её на работе, естественно, помалкивает, а как домой придёт – всё доложит, обе со смеху помирают.
С гороскопом-то всё проще – сновидец её к самому Хайяму водил, так что тут она всю правду писала, как, впрочем, всегда в гороскопах и бывает.
Но дождями да звёздами бумажные корабли не заполнить, про связь тоже новостей не густо оказалось, и посадили её на уголовную хронику.
Там было довольно просто. С утра она шла в суд, слушала, скольких кто зарезал, скольких перерезал, а ночью со сновидцем возвращалась к делу наиболее прельстительно кровавому, заглядывала во все углы, а потом на две полосы эту кровь разбрызгивало. Тут надо было ухитриться, чтоб хоть пузырёк этой крови вынести, но у неё обычно получалось, и красным от самых кораблей вскипала вода довольной Оковолги. Рыбаки говорят, где эти корабли пускали, клевало потом хорошо.
Она и в военные корреспонденты метила, тогда же Чечня была, но тут уж сновидец на дыбы встал, возможно, и мамка её ему предварительно навставляла.
Но это всё не венец карьеры. Мы же говорили о дайджестах, хотя вообще хотели не о них, а о другой её карьере, рекламной, вы уж, небось, и забыли, но ничего, я напомню, как время придёт. Словом, начальство там сообразило – если она суды в таких подробностях снит, что улики выносит, то не лучше ли к чужим сенсациям присуседиться, но так, чтоб в подвале расчленённые девственницы во всей красе подгнивали, а колонки сами собой взрывались жаром читателю в лицо. И всё оставшееся время своей журналистской, так сказать, деятельности она читала и спала, спала и читала, и теперь уже не скажешь, так она спала или так читала, что через восемь месяцев «Среду» губернатор личным распоряжением закрыл, а ещё через неделю и офисишко их с землёй сровняли от греха подальше, но она была от него ещё дальше, в золотисто-чёрных дацанах сонной Калмыкии, невиданных наяву.