***

Анестезирующее свойство твоих прикосновений: ледяные озерцá распускаются, стоит пальцу отлипнуть от кожи. Той ночью я начал припоминать: гипсовая фигура с раздробленной кистью всегда находилась по ту сторону эстетического восприятия.


SEVEN SLEEPERS

«...с изнанки моргания»

Шамшад Абдуллаев

Пока ещё можно сказать «это было в позапрошлом году», скоро и этого не станет. Кто из нас не уснул, прислонившись спиной к опылённому амнезией ландшафту? Каждый добирался как мог, продираясь сквозь рыхлые сугробы ангины или лениво сея отпечатки на раскалённой пыли внедорожника. Всё было зря. Остаётся либо рассматривать бессонницу сквозь неостывший сгусток ночи, либо (опять же) смотреть, как оседает пыль. Может, тогда станет ясно, кто уснул за отваленным камнем сердца; кого уже не дозваться.


***

Мелькающая впадина, на которой невозможно сфокусировать внимание, только задержать боковым зрением её размытый абрис. Впадина до края заполнена наслоившимися не то ресничками, не то отпечатками пальцев. Или словно кусочки ветхой мешковины порхают, заполнив собой всю каменную трубу. Можно попытаться обозначить момент приближения к впадине, но не момент медленного втягивания в неё. На поверхность возвращаешься с обрывками, осколками, обломками: со всем, что наобум схватил мёртвой хваткой, в беспамятстве передвигаясь сквозь обволакивающую маслянистую мглу.


ВОСПОМИНАНИЕ

Цайминлянский пейзаж: дождь прислонился к парковому пруду, в котором плавает тень Ли Каншэна. След исчезновения обрывается здесь, дальше – пустые дни, в которых с удовлетворением не находишь себя. Подняв руку, можно прикоснуться к обледенелым износившимся деталям, нехотя вращающим мир.


IN THE SHADOW OF THE SUN

Денису Ларионову

Встреча у серебристого резервуара, отшлифованного вспышкой дня. Разговор двух меланхоликов о том, что жизнь меняется разом, как в тот день, когда впервые после долгого лета захлопываешь поплотнее окно, чтобы не так холодно. За углом, в ритм пенящегося за чертой города гула, стрекочет сломанный банкомат (или это трещотка прокажённого?) Вечер тащит нас за шкирку по войлочному беспамятству, из которого начинают проступать птицы и звери. Знаем ли мы, что уже живём в прошлом? Ртутноподобная кровь сарацина, влекомая скукой, тянется по немеркнущей пыли прямиком в воронку насквозь продырявленной планеты.


ДОЖДЬ В АККО

У предела несуществующего: первая дождевая капля задевает испещрённый цифрами слух. Зябкий пляж усердно лижет почерневшую решётку. Словно живёшь в задохнувшемся повторении (как вариант: ретироваться в загнутый угол базара, где в пыльных капельках нефти чахнут анабиотические растения). Слеза выкатывается с тяжестью, присущей лишь отдаляющейся навсегда в дождь фигуре.