Оля Стоянова

(перевод с болгарского

Полины Назаренко)

Полина Назаренко

Литературовед, журналистка, переводчица.

Магистр филологических наук, специальность «Медиакоммуникации».

Родилась в 1977 году.

Область научных интересов: французская поэзия рубежа 19-20 вв., современная поэзия, медиакоммуникации в подростковом сообществе.

Автор цикла лекций по теории медиакоммуникаций, публикаций по теории и практике медиа, литературоведческих исследований.

Оля Стоянова


Болгарская журналистка, писательница, поэтесса.

Доктор журналистики, профессор Софийского университета им. Св. Климент Охридски.

Родилась в 1977 г. в Софии (Болгария).

Автор более чем двадцати книг: поэтических сборников, коротких рассказов, романа, документальной прозы и драматургии.

Произведения переведены на многие европейские языки.
Шесть с.
Поэзия Оли Стояновой отражает мельчайшие движения восприятия мира именно женщиной — через тонко подмеченные детали повседневной реальности, описанные простым, почти разговорным языком. Это роднит её с русскими современными поэтессами, основным творческим методом которых также является деконструкция и отказ от силлаботоники.
Сборка вещей за три с половиной минуты

Малые кризисы,
но царапины глубоки,
землетрясенья —
и ты стоишь с парой сумок в руках.
Все собрала, что важно тебе,
хоть торопилась:
старые снимки мамы и папы,
что почитать,
игрушка ребёнку,
шмоток немного и
множество неразберихи...
Всё, без чего не сможешь вовек,
всё,
с чем сможешь.

ПОДРЕЖДАНЕ НА БАГАЖА ЗА ТРИ МИНУТИ И ПОЛОВИНА

Малки кризи,
дълбоки драскотини,
земетресения -
тя стои с две чанти в ръце,
събрала всичко,
което счита за жизненоважно
в бързината -
стара снимка на майка си и баща си,
две книги,
играчка за детето,
малко дрехи,
много хаос...
Всичко, без което не може,
всичко,
с което може.


Внутренний рельеф

Он знает характер её
настолько подробно, что может
вспомнить любую деталь,
тектонический сдвиг
гнева её,
что идёт с ужасающей силой,
ломая всю душу,
стирая совместные годы
одним только словом.
Но знает он также
и детские шрамы,
что на коленках видны,
морщинки,
что проступают
на милом усталом лице.
Усталость почти не видна,
но он смотрит глубже.
Он так её знает!
Все раны, все травмы,
все ссадины
и шероховатости все,
и все же боится,
что знания
слишком мало.

ВЪТРЕШЕН РЕЛЕФ

Той може да назове
всяка една вдлъбнатина
от общия пейзаж,
познава застрашителната сила
на свлачищата,
които тръгват в него
и които помитат
десет години съвместен живот
само с една дума.
Знае още
всички невинни охлузвания,
бръчките,
които се трупат бавно,
умората,
която не се вижда,
но която седи
там в дълбокото.
Знае още всички
рани и наранявания,
усеща грапавините на съвместния живот
и се плаши,
че подобна наука
още няма.


Маленькие истории

Часто записочки пишет:
мужу — «Люблю тебя»,
сыну — «Я думаю о тебе»
маме — «Спасибо, родная».
Это немного безумно ,
но ей об этом не скажут,
напротив, семья притворится,
что этих смятых бумажек
в карманах и не бывало.
А она так внимательна к мелочам,
потому что когда-то
в какой-то газете прочла,
что женщина вышла в окно
и разбилась,
а в кармане имела записку.
В ней было только:
«Яйца купить и батон».

МАЛКИ ИСТОРИИ

Обича да пише бележки -
"Обичам те" на мъжа си,
"Мисля за теб" на детето,
"Благодаря ти" на майка си.
Малко е налудничаво всъщност,
но домашните й не говорят за тези работи,
дори си дават вид,
че никога нищо
не са откривали по джобовете си.
А тя внимава за малките жестове -
от онзи ден,
в който прочете някъде,
че една жена скочила от четиринадесетия етаж,
а в джоба й имало бележка,
на която пишело -
"пет яйца и един хляб".


Семейное фото

Ей двадцать два,
ему — двадцать пять,
выглядят так,
словно неловко им пред объективом.
За кадром
держатся за руки,
но это не видно
на фото.
Пятьдесят лет назад
они улыбались
лишь уголочками губ,
но теперь эти знаки
некому прочитать.
Наследники сдали
жилище в аренду
вместе со снимком над изголовьем.
- Что с этой парочкой делать? —
Спрашивает жилец, —
остальные не могут сказать.
Теперь это всё не имеет значения,
ведь пятнадцать — его,
и три года — её
уже нет.
Фото просто прикрыло
светлый след на стене.
Потом арендаторы долго
борются с ним.
Наконец,
чтобы не было видно пятно,
лепят какой-то пейзаж.
Например, с видом Рима.
Рим-то хотя бы вечен.

СЕМЕЙНА СНИМКА

Тя е на двайсет и две,
той - на двайсет и пет,
изглеждат така
сякаш им е неловко пред фотографа.
За снимката
май се държат за ръце,
но това не се вижда
на кадъра.
Преди петдесет години
са се усмихвали
само с крайчеца на устните,
но сега тези знаци
няма кой да ги разчете.
Наследниците са пуснали
къщата под наем,
заедно със снимката над леглото.
- Тези двамата какво ще ги правим -
пита някой от наемателите,
а останалите няма какво да кажат.
Пък и сега тези неща нямат значение -
него - от петнайсет,
нея - от три години
ги няма.
Снимката просто прикрива
бялото петно на стената.
После наемателите дълго
се борят със сенките -
накрая,
за да не си личи петното,
лепят един пейзаж.
Например от Рим.
Рим поне е вечен.


Тишина

Старый
церковный сторож
не слышит почти ничего.
Он ловит лишь шепотки,
хочет читать
по губам...
Одно его только смущает:
если однажды
Голос ему попытается
что-то сказать,
он может и не услышать.
И всё будет длиться
по-старому.

ТИШИНАТА

Старецът,
който пази църквата,
вече не чува добре.
Долавя само шептене,
опитва се да чете
по устните
и малко се притеснява -
ако един ден
един глас се опита
да му каже нещо,
той може и да не го чуе.
И всичко да продължи
по старому.


Маленькая остановка
на рыбацкой пристани
не в сезон

Тихо
и лодки колеблются едва-едва —
как кроткие прирученные псы.
На столе рыбацком
скопилась лужа с дождевой водой,
и в ней сияет небо:
облака,
птицы,
перелётные неведомые рыбы.
И в вазе цветы
давно обрастают корнями:
все надеются
на лучшие дни.

СПИРКА ЗА МАЛКО
НА РИБАРСКИЯ ПРИСТАН
ИЗВЪН СЕЗОНА

Тихо е
и лодките се полюляват едва-едва –
като кротки домашни кучета.
Върху масата на рибаря
се е събрала локва с дъждовна вода,
в която се оглежда небето –
облаци,
птици
и прелитащи неизвестни видове риби.
Цветята във вазата
отдавна са пуснали корени –
всички се надяваме
на по-добри дни.
Made on
Tilda