Экзогенным экстазом называется то, что являет переживающему синерезис – т.е. отрешенное переживание всех возможных чувств в едином мгновении, но вызывается посредством не молитвы\медитации, а введением в духовную жизнь сторонних элементов, именно которые экстаз провоцируют.

Эндогенным экстазом назовем такое переживание синерезиса, которое вызвано пробуждением, по выражению многих мистиков, внутреннего человека – раскрытого созерцанию несказанного, целокупно отрицающего внешнего человека, устроенного по образу неуемного сущего. Внутренний человек берет в свои ладони всю обусловленность внешнего человека, отрешается от тела, хоть не выбрасывает его на съедение неразумным, но прытким зверушкам. Они скачут, ведь хотят сытно покушать, поспать, потом случается сезон спаривания, становится еще больше зверушек. Впечатляющие облака, истерика грома и молний, спазмы земли в потоках страдания--претерпевания – сущее обречено на это. Внешний человек обречен, ведь обусловлен уже пережитым, случившимся становлением. Внутренний человек не владеет, по выражению Плотина, другим зрением – он захвачен, испепелен – его ничтожность суть единственный для него способов существования. Внутренний человек суть ничтожнейший, раздавленный, свернутый в тугую спираль. Нам не нужна эйдетическая, трансцендентальная, и всякая прочая редукция феноменологической традиции – ничтожность\уничтоженность позволяет ускакать от обусловленности жизнью. Не для отвержения того, что причиняет много боли, но потому, что еще одна возможность затягивает в себя, тянет за собой, предоставляет инструментарий для схватывания всех частей сущего в единственном созерцании.

Что-то снова я ушел далеко, однако различие эндогенного и экзогенного экстаза мы провели. Сделаю дополнение: дружба и любовь не исцеляют, а скорее амортизируют укорененную в живущем травмированность, которая, как писано Рудольфом Бернетом, основывает субъекта. У Хайдеггера заброшенный в мир человек, а точнее вот-бытие, как сущее, не имеет под собой основания. Это отсутствующее основание вот-бытия\человека, суть платформа, с которой может произойти прыжок в искрящийся беспокойством простор\домик несказанного, ведь шанс встречи с ним закладывает человека. Пребывание в этическом пространстве Левинас понимал как встречу с неясным, крайне неудобным Другим – следовательно, близость тоже основана неясностью. Как я писал ранее, близость тоже тропа, позволяющая сбить устойчивость обихода\повседневности, и принять удивление.

Я повторяю сказанное в недавних текстах, но уточнения+дополнительное раскрытие темы полезно для медитативного преобразования чувствующей души. Обогащение инструментария идеями давно умерших мыслителей, хоть и поверхностное, позволяет удерживать знание + порождать его развитие, разветвление.

Почему в традициях католической, православной, пред-христианской неоплатонической эндогенному экстазу отдавалось предпочтение? Стоит однако отметить – Плотин благожелательно относился к мистериям, Ямвлих был приобщен к ним и теоретизировал их результаты, разумеется, на присущий ему магически-страстный манер. Литургию в монастырях и вообще церковной жизни можно тоже счесть тропами экзогенного экстаза, но я разъясню их чуждость экзогенному экстазу чуть позже.

Обратим внимание на следующее: опьянение вредно для тщательного познания, ведь экстаз вызванный некоторым веществом или томительной жидкостью во-первых фиксирует желание именно на веществе, а не познавательный результатах экстаза. Во-вторых, экстаз становится самоценным, ощущения пережитые в нем, без сомнения, прекрасны и несравнимы с чем-либо – но наслаждение, наркотизиция мистическим познанием явно не входит в цели познания.

Вероятно, такая наркотизация сравнима с тем, что приобретает человек пристрастившийся к насилию – ощущение всемогущества над устройством сущего, ход дел в котором кажется доступным обуздать.

Иисусова молитва, или пребывание на литургии\в мистерии не должно опьянять, оно должно озарять познающего среди таких же как он. Переживается совместный синерезис + укрепление связей внутри сообщества происходит как следствие. Опьяненный одинок в своем удовольствии, даже пребывание в компании\близком кругу, переживание единение с другими людьми – не переламывает спрятанность в своем наслаждении, отдаленность посредством опьянения от мира. Пристрастившийся употребитель, насколько я мог заметить, отдаляется от людей, которые не связаны с его наслаждением. Он приобретает устойчивые объектные отношения с источником наслаждения, который, выражаясь словами Мелани Кляйн, становится плохим-хорошим объектом, где амбивалентность чувств и чередование счастья\злобы постепенно вытесняют те желания, которые направлены во внешний мир – неудобный и грязный, связанный с источником наслаждения недостаточно крепко.

Но традиционная культура употребление ПАВ в племенах, а также мистериях ближайшего к нам востока демонстрирует: если символизация настроена должным образом, а приобретенный специфический опыт быстро конвертируется в знание о должном обхождении с вещами – то пристрастие не случается, т.к. желание уводится от источника наслаждения, раскидывается по множеству объектов, составляющих мир. Такой экстаз приемлем, но это технология единоразовая, приводящая к падению в мир + в море неуживчивых страстей – следовательно одноразовое прохождение синерезиса не ведет к тщательному познанию, открытию внутреннего человека.

В эндогенном, молитвенном экстазе наслаждения меньше, нельзя подсесть на иисусову молитву, она может приютить в моменты претерпевания неприятностей, но бурлящим заслоном от мира страстей стать скорее не может. Так же и отрешение, высшей добродетелью называл его Иоанн Экхарт в сочинении о человеке высокого рода – оно приводит к объемному, схватывающему созерцанию, оно может быть крепостью, но любая крепость не может с обязательностью защитить при бесперебойной атаке.

Отмечу важный момент – не существует критики экстаза, аналогично не существует критики оргазма, аналогично не существует критики того, что оказывается запредельным. Думаю, причины этого понятны без объяснения. Пока остановимся на этом, но требуется рассмотреть причины популярности экзогенного экстаза сегодня – вспомним фразу Юлии Кристевой: «время масс-медиа = время наркоманов». Это можно обусловить недавно посетившим меня измышлением – вечность и современность в теперешнем осмыслении времени оказались развязаны, хотя некогда пребывания в совместности. Абстрагироваться от этих способов пребывать не получится, ведь способы восприятия времени в повседневности весьма немногочисленны, воспринимать иначе их можно на пространствах мысли. Так делал Виктор Молчанов, осмысляя происхождение времени из феномена пространства, но философская мысль такого рода не может быть с легкость впаяна в повседневность, т.к. философия въедается в нее постепенно и неоднородно.

Вечность, которая предполагает циклическое устройство происходящих в мире событий, возможность познания мира на основании устойчивых закономерностей в нем происходящих – позволяет мыслить сущее постоянным, творить физику, метафизику, этику и прочие науки о сущности\сущностях вещей мира. Современность, как писано очень многими, суть предположение, что познание мира невозможно, только действия в отношении него имеет значение. Каждый закон может быть нарушен визитом того, что Лакан называл Реальным, доступа к которому у познающего нет. Нечто произошедшее не обязано повторяться, да и скорее всего не повториться – чередуются сюжеты, склеиваются разрывы, меняются ситуации – тут никакая онтология невозможна. Следовательно стоит, по выражения Маркса, одного из авторов откола современности от вечности, менять мир, а не познавать его зыбкие закономерности.

Некогда современность была связана с вечностью в христианском мышлении\философии. Осмелюсь предположить, что именно эрозия христианского мышления, случившаяся относительно недавно – привела к потере связи между этими двумя способами восприятия времени. В зыбкой, конфликтной современности человеку, который хоть и сотрется однажды, как лицо нарисованное на песке, но все еще населяет мир. Оттого экзогенный экстаз, имеющий замкнутые временные рамки, оказывается более предпочтителен, чем укорененный в вечности эндогенный. Связывание современности и вечности становится одной из ключевых задач теперешнего мистического постижения, без этой операции синерезис оказывается подвидом опьянения, всего лишь «психической техникой». Оттого она так зыбко связана с постоянным, оставшимся прежним со времен Прокла и Дионисия Ареопагита несказанным.